Прелестная рыжая девушка, найденная Эгертом в Московии, выпускница колледжа легкой промышленности, начинающий дизайнер одежды, одна из "дважды украденных" детей, за возвращение которых родителям положил свою жизнь капитан "Последних рыцарей" Виталий Ланьков, определила так: "Свобода - это право отказаться от таланта ради любви. И наоборот".
Ее товарищ по приключениям, пережитым тогда в крае и во время эмиграции, сказал: "Свобода - это дорога, которую выбираешь ты сам". Кстати, он уже успел поучаствовать в трех ежегодных московских мотопарадах и ждал одобрения своего членства в одном из мотоклубов Москвы.
По просьбе журналиста в одном из монастырей саалан нашли досточтимого Вейлина, бывшего достопочтенного Озерного края. И устроили Эгерту встречу с ним. Досточтимый выглядел точно так же, как во времена своего правления краем, только фаллин был темнее, да вышивка располагалась на рукаве выше локтя, а не на груди. Историю своего пребывания в Озерном крае Вейлин вспоминать не любил, сухо отозвался о своей там миссии, заметив не для протокола, что вернувшись назад в монастырь, он ощутил себя человеком, выгнавшим из своего дома очень большого и очень вонючего ящера. И вероятнее всего, это самое чувство и есть свобода.
С разрешения настоятеля Александро-Невской лавры в Санкт-Петербурге, Эгерт поговорил и с иноком Гавриилом, уже семинаристом. От него журналист узнал часть подробностей следствия по делу Полины Бауэр в Исюрмере и в Исанисе.
- Свобода... - улыбнулся он вопросу Эгерта. - Это, мне так кажется, бывает, когда Господь через человека действует и его ведет. Тогда нет ни сомнений, ни страха, ни стыда, ни греха. Только уверенность и сила, какой человеку не дано, она и есть знак божественного водительства, некоего крыла над тобой. Вот свобода, как я ее вижу.
Ответы собирались и собирались, вместе с подробностями, и чем дальше, тем больше Эгерта интересовало, а как же ответит на этот вопрос главный герой истории, Димитри да Гридах. И, что уж скрывать, за Алису он тоже не взялся бы угадывать. Эти двое оказались полной противоположностью друг другу не только потому, что так распорядились обстоятельства. Димитри был не свободен, когда подписывал смертные приговоры, поданные Вейлином. Алиса совершенно свободно и по собственному выбору призывала людей умереть за край. Он мог дать публичный отчет в каждом своем слове и каждом своем решении. Она действовала по наитию, не всегда помня и понимая, что делает, и уж тем более не думая о последствиях. Он любил, умел и хотел жить. Ей терять было нечего. Вообще. Особенно когда она второй раз вернулась в край из Созвездия. Когда Димитри пришел в край, у него было две одинаково любимых живых женщины, не считая легких увлечений. И в сумасшедшем колесе событий и задач, которое он здесь вращал, ему хватило сил на еще два романа. Когда Алиса увидела Димитри, она все еще не могла понять, что ее любимый мертв. Она продолжала любить мужа и хранить ему верность, даже когда память отказала ей, скрыв то, что она любила и была любима. Димитри всегда считал, что он прав - пока не доказано обратное. Алиса была уверена, что она ошибается, пока правоту ее мнения не подтверждали извне, и любое свое высказывание подтверждала пачкой прикрепленных ссылок на источники, документальных свидетельств и доказательств. Архив девушки, так легко переданный ею Эгерту по первой же просьбе, оказался неоценимым вкладом в будущую книгу.
И к своему возрасту они относились по-разному. Димитри ощущал себя не просто взрослым. Он, посмеиваясь, как-то сравнил себя с ящером: "Юные от древних отличаются только количеством мусора, налипшего на чешую", - сказал он. И добавил: "Но Озерный край хорошо вымыл меня, дочиста, и хоть это было больно временами, вышло к лучшему". Алиса своих лет не помнила. Она в свои пятьдесят с лишним выглядела девчонкой-подростком, да и была ею. Легко принимая любые изменения в своей жизни, она принимала форму, предоставленную обстоятельствами, и заполняла ее без остатка, сохраняя взгляд на жизнь и веру в лучшее, как это делают дети. И все же было между ними и общее. Им обоим природа дала горячий и упрямый характер, хорошую цепкость, позволяющую помнить о цели и держаться за нее, здоровое легкомыслие и гордость. У Алисы она сходила за достоинство, у Димитри была неотъемлемой частью оного.
Глядя на нее, Эгерт все чаще вспоминал сказанные Димитри слова о том, что детство мага длится до семидесяти лет, и пока живы все смертные друзья юности, маг не может считаться взрослым. По Алисе это было видно очень четко. Но определенная взрослость в ней была. Особая, специфическая. Такую Эгерт видел у югославских детей, побывавших под бомбежками и обстрелами, и у африканских подростков, умеющих обращаться с автоматом, едва он, поставленный прикладом на землю, перестанет доставать им до подбородка. И у уличных детей на окраинах индийских городов, ворующих и лгущих белым так же просто, как они мочатся на красную глину улиц. И у своих менее удачливых московских сверстников в девяностые. Взрослость как неверие в лучшее, как привычка к плохому - это у Алисы было. А взрослость как право принять решение и ответить за его воплощение в жизнь была у Димитри. Впрочем, сааланский специалитет Алисы был достаточным шансом того, что рано или поздно в ней разовьется и это умение. Эгерт думал так - и не торопился спрашивать ее, что такое свобода. Ответов уличных детей он наслушался в более чем достаточном количестве, а другого от Алисы пока ждать не приходилось.
Димитри другое дело. Ему вопрос следовало задать, и Эгерт сделал это, подкараулив момент. Моментом, строго говоря, это время можно было назвать весьма относительно. Разговор происходил по пути с Герхайма на Ддайг, и путь этот вместе с Димитри держали две сотни человек команды фрегата "Эйнан" и три десятка пассажиров экспедиции с Земли: антропологи, культурологи, психологи, врачи - и журналисты. В их числе и Эгерт. С удивлением узнав, что путь до Заморских земель занимает в среднем около двух месяцев, журналист приготовился было к худшему, но тут же был обрадован новостью о том, что первый пробный дальний рейс фрегата имеет целью выяснить, насколько можно сократить длительность морского пути. После нескольких вопросов выяснилось, что длительность и длина - вещи разные, и если второе величина неизменная, то первое может зависеть от размеров корабля. Это и предстояло проверить команде и пассажирам фрегата.
Первые три дня Эгерт, недоумевая про себя, осторожно выяснял подробности странного плана Димитри. К концу этого срока, когда берега марки Сиалан сменились песчаными пляжами Кедвира и на горизонте появились скалы, кажется, Юальского герцогства, недоумение прошло, а логика стала понятна. Часть объяснений Эгерт получил от врачей экспедиции, объяснивших наивному журналисту, что у архаичных рептилий действительно очень простое отношение к жизни. Они предполагают, что в мире есть только три категории объектов, достойных внимания. Все, кто мельче рептилии - это еда. Все, кто больше рептилии - это хищники. И все, кто по размеру равен - это вероятные партнеры для драки или спаривания, тут уж как повезет. Причем тезис "шевелится - значит, кто-то живой, неподвижно - значит, никого нет" - основа этой незамысловатой картины мира. Таким образом, корабли саалан оказывались для жителей океана планеты или крайне драчливой едой, или не менее строптивыми партнерами для спаривания. И так было, пока саалан не попали на Землю и не узнали о новых для них типах парусных судов. Потому-то время сааланского корабля в пути и могло занимать месяцы при довольно небольших расстояниях. До обнаружения третьей точки единственным способом путешествовать и переправлять людей и грузы с места на место была система кораблей, примерно в три раза дольше ждущих свободной воды, чем идущих по ней. Конечно, любое судно имело мага на борту, чтобы построить портал и переместить через него все необходимое на следующий корабль, а оттуда дальше. И так, по цепочке, с борта на борт, люди и грузы перемещались с берега на берег. С такими транспортными путями за "третью точку", позволяющую снизить риски, империя сняла бы с себя не только последнюю рубашку, случись в том нужда. Поняв условия, Эгерт удивился только тому, насколько мягко подавлялись волнения в крае. Ну да, саалан не приучены к огнестрельному оружию, но вскипятить мозг любому несогласному мог каждый недомаг, обслуживающий портал. А они несли потери, но терпеливо договаривались. Цена самоуправства Академии оказалась страшной не только для края, монахам предстояло расплачиваться еще лет пятьдесят. Живыми деньгами, товарами потребления, строительными материалами, продовольствием, трудом в крае и всем, что еще может потребоваться.
